Дальше от города, ближе к людям

Нецифровой кочевник

Я не цифровой кочевник — обычно это айтишники, которые могут себе позволить жить где захочется. Я, наверное, просто кочевник, у меня работа такая. Был писатель Брюс Чатвин, написал книги «Тропы песен» и «В Патагонии» — про аборигенов. У него была такая теория номадизма: что счастливый образ жизни человека — в кочевье. 

Жить в городе для меня бессмысленно с точки зрения работы, а еще, если говорить про Москву, у меня тут и друзей‑то нет — они либо и так постоянно где‑то путешествовали, либо переехали. Если бы я тут в офис ходил — еще другое дело. Так что я сейчас в Дахабе: здесь и дешевле, и теплее, а еще я давно хотел снять фильм про бедуинов — этим и займусь. 

У меня тут уже много друзей, я арабский много лет учу, так что будет и практика, и небольшое путешествие. Буду пешочком ходить две‑три недели по горам. Режим тут у меня ровный: успеваю и помонтировать, и на кайте покататься, и окунуться, и с друзьями у костра посидеть. 

Идею про бедуинов я вынашиваю давно. Сначала появляется мысль, потом через полгода с одним человеком познакомишься, с другим; идея сформировалась, и рано или поздно, даже года через три, она реализуется. Вообще, человеческая история мне интереснее, чем «природная» — я людей лучше умею снимать.

То, как я снимаю природу, это фигня, на самом деле: по‑серьезному это очень дорого и очень долго. Чтобы снять какой‑нибудь примитивный факт — например, какую‑нибудь сову, которая делает что‑то раз в год, — тебе надо сидеть и выжидать не один месяц. В одиночку это вообще невозможная история — ну снимешь ты эти пять минут наконец‑то, так это еще далеко не фильм. Нужно либо полжизни ездить и снимать самому, либо нанять человек 20.  

Демона‑то никакого нет

Курильская экспедиция была довольно комфортной. Я за много лет понял, что главное — это иметь команду близких людей. Кто‑то тебя будит — давай, встаем, кофеечку выпили — и высаживаемся на остров; возвращаемся, потом у тебя смена, ты управляешь лодкой, потом спишь. Эта рутина — она вроде тяжелая, но что угодно легко дается, когда у тебя есть команда. 

Были, конечно, физические сложности — мы болели, например. Было и хорошее: допустим, наградой было поесть мороженое. Физические трудности — ерунда, ментальные — в миллиарды раз сложнее. 

Съемочной группы у меня нет, тут по‑разному получается. В этот раз была скорее команда Владимира Николаевича Бурканова. Я прилетел к нему во Владивосток, мы где‑то месяц мучились со спуском лодки (слава богу, у меня в этом городе есть друзья — я обычно у них живу), а когда пересели на борт, я стал уже знакомиться с командой. В первую неделю, конечно, было тяжеловато установить контакт, чтобы не было никаких барьеров.

Владимир Николаевич очень классный: человек, каким хочется быть, или хочется, чтобы он был твоим папой, какая‑то такая тема. Он не говорит клише, у него четкий ум, он делает важное дело и понимает, из чего создан мир. Он не дурак — ну и ты не дурак как зритель. Посмотрел и думаешь: хочу, чтобы у меня была такая жизнь, или хочу быть частью такой жизни.

Вот есть люди, которые бегают, всем помогают, суетятся, но чувствуется, что с ними что‑то не так — они просто пытаются угомонить внутреннего демона. А тут ясно, что и демона‑то никакого нет: просто классный мужик. Нашел себе пример, хочу как он быть. В принципе этот фильм — для подобного вдохновления каждого зрителя. 

Обычно мои герои своими словами передают чисто мою философию. Владимир Николаевич сказал, что деньги не главное, — но он, думаю, апеллирует к теме накопления ради накопления. Это и счастья не дает, и заставляет тебя бегать как белка в колесе. А чем больше понимаешь, кстати, как устроен мир, тем больше появляется поводов потратить деньги, и всё круто устаканивается. Это очень сложно объяснить, но знание всего очень… символично жизни. 

Целенаправленно искать дело, которым ты будешь заниматься всю жизнь, тяжело, довольно бессмысленно и вызывает много тревоги. Думаю, ты просто начинаешь что‑то делать — и тебе вроде нормально, и ты начинаешь чуть больше узнавать об этом, и тебе становится всё интереснее.

Вот Владимир Николаевич полюбил то, что ему дали, а не он хотел изначально. Он мечтал изучать тигров, но отправили его к котикам — выбора особого не было. Но в итоге это дело он полюбил, нашел в нем смысл большой. Смысл решает проблему поиска предназначения — когда видишь, что деятельность важна для мира, для людей, она вдвойне ценна.

В каком‑то смысле работа Владимира Николаевича даже более разнообразна, чем моя. Я могу снимать в Африке, а потом в Арктике, но в целом работа одинаковая. 

Он же может выступать на конференциях, считать тюленей, искать для выезда надувную лодку или деньги, встречаться с высокопоставленными лицами. Вот сколько всего вокруг одной темы — не представляю, как такое может наскучить.

Бац — какие‑то деньги капают

Насчет финансирования проектов — тут сложная математика. Я в последнее время перестал считать деньги, потому что иначе жить получается очень депрессивно. Постоянного источника у меня нет, всё набирается по чуть‑чуть — например, я сдаю квартиру в Москве, но компенсирую это съемом жилья здесь.

Раз в тысячелетие делаю какую‑нибудь рекламу в соцсети — это очень мало денег приносит. Побольше бывает, если какой‑нибудь фонд решает проспонсировать фильм, но всю необходимую сумму он всё равно не даст. Однажды вообще получилось так, что я долетел до места — и деньги на этом закончились, дальше я тратил уже только свои.

Бывают неожиданные жертвователи, бывают показы фильмов в кинотеатрах. Еще иногда кто‑то использует мои материалы — например, я снимал про шаманов, и оказалось, что это ценные научные данные. Эти шаманы куда‑то расходятся, какая‑то штучка за это прилетает. И вот ты сидишь, бац — тут, бац — там, какие‑то деньги капают. Вот мы сейчас общаемся, и кто‑то просит размещения рекламы у меня на канале. 

Вообще, денег стало больше, когда я перешел из фотографии в видео. Думаю, это случилось еще и потому, что камеры менялись — я в какой‑то момент запартнерился с Panasonic, а у них был киносегмент. Я долго был амбассадором камеры Lumix и чисто по технической случайности перешел снимать фильмы. Ну и плюс стало очевидно, что видео сейчас чуть больше заходит — платформ для реализации видеопроектов очень много, а вот с фотографиями сложнее.

За размещение в журнале ты не получаешь почти ничего. Раньше были репортажные агентства, которые платили хорошо, — например, я мог получить 300 долларов за онлайн‑репортаж и 400 — за офлайн, в журнале. Потом рубль упал, а зарплаты не поднялись, и в какой‑то момент я понял, что получаю 100 долларов за репортаж — как‑то уже и не очень много.

Вот и тупик. Оставались галереи, но туда еще надо пробиться. Я стал сам искать партнерство в Panasonic на миллион рублей, чтобы мы попали в галерею — а галереи все отказывали. Пришлось построить свою в московском арт‑пространстве «Флакон». Это был, конечно, очень смешной проект, но мы даже заработали — 600 тысяч рублей за годы работы единоразово. Это был последний мой крупный фотопроект. 

С фильмами проще — и с грантами, и с реализацией. Я начал выкладывать их на YouTube, они стали получать миллионы просмотров. Судьба привела к этому: не могу сказать, что прямо что‑то конкретное выбирал.

Что мне дома?

Я бы хотел, чтобы люди понимали, что подобные жизненные истории происходят постепенно, а какие‑то невероятные моменты — это большая редкость. Я окончил Бауманку, должен был стать инженером‑технологом машиностроения авиационных турбин, защитил диплом и не стал работать по специальности. Дело было не просто в отсутствии вдохновения — казалось, что пойду работать на завод не пойми кем, там всё депрессивное. Я проходил практику, видел это всё, и этого не очень хотелось.

Я два раза не думал, поехал автостопом на восток, в Азию. Ближе к Бангкоку у меня вообще закончились деньги, и я понял, что надо бы как‑то зарабатывать. Друг сказал, что у меня симпатичные фотографии, и я решил, что надо продавать их для журналов и сайтов, — а домой ехать не хотелось. Я сидел в Бангкоке и понимал: а что мне дома? Что делать с техническим образованием, которое я не хочу реализовывать? И мой план пошел более‑менее успешно — до сих пор с голоду не умер. 

Одно дело, если бы какие‑нибудь ребята позвали меня делать что‑то вместе — допустим, стартап: я мог бы тогда остаться в Москве. Но мне не свезло — не было ничего такого, за что я мог зацепиться и почувствовать вдохновение этим заниматься. И я за то, чтобы получать образование, но оно должно идти вместе с возможностями для реализации.

Червяки как космос

Я довольно прагматичен, если думать об эффекте, который оказывают мои фильмы. Приятно, конечно, когда говорят: «Ой, как это важно!», но я понимаю, что они сказали — и забыли. Возможно, это сработает в будущем, но вот сейчас мне ходить и думать: «Боже, этот человек поблагодарил меня, какое невероятное влияние фильма!» — да ну… 

Но произошла одна история после выхода первой части серии «Спасти мир» — про Арктику. Я прилетел в Якутию, провел время с климатологами, а на обратном пути дал интервью якутскому новостному порталу. В итоге мне позвонил глава этого портала Арсен Томский — еще он основатель сервиса такси inDriver.

Он сказал, что хочет дать денег для работы на Северо‑Восточной станции — там классный безумный проект: люди завозят животных и воссоздают экосистему мамонтовых степей, пытаются ее реконструировать. И вот это — отличный эффект! Хочется, чтобы Владимиру Николаевичу тоже вот так, например, следующую экспедицию оплатили.

Я, кстати, еще снимаю про ребят из Якутии, которые уехали учиться по всему миру в университеты — тоже при поддержке Томского. Они должны будут каким‑то образом для своей родины эти знания применить: в основном в проектах, которые связаны с экологией, антропологией и сохранением традиционной культуры. Я уже снимал, как они уезжали, и должен буду поездить по разным местам и поснимать, как они учатся. 

Еще работаю над третьей частью серии «Как спасти мир» — наполовину смонтировал, а снимал еще два года назад. У меня есть друг Сашка Семёнов, подводный фотограф, — сейчас он стал вообще очень крутым, он еще видеограф и начальник водолазной станции на Беломорской биологической станции МГУ. У него классные подводные съемки брюхоногих моллюсков, червяков, и это выглядит как космос — там такие монстры! 

И вот я приехал туда, две недели снимал где‑то, плюс есть огромная библиотека съемок от Сашки — всё это замонтирую минут на 40–50. Хочу еще весной как‑нибудь доехать и посмотреть, как живут ученые на Беломорской станции: кто‑то секвенирует ДНК, кто‑то изучает паразитов, кто‑то — моллюсков. Интересно поспрашивать, как то или иное животное влияет на экосистему.

Думать о фильмах через людей

Я не люблю индустрию парков развлечений и подобного — человек из‑за нее просто вдвойне упарывается. Сначала как лось — на работе в городе, причем 90% времени — бессмысленно, а потом во время двухнедельного отпуска отдыхает тоже как лось. Это нездоровая практика, мне кажется.

Поэтому я бы не хотел, чтобы впечатления у меня были острые. Мне нравится ездить по миру, и даже как рутина — это офигенно, отвечаю. И если бы я постоянно чувствовал острое, это стало бы полным безумием. Кошмар же, а не жизнь! А когда она немного приедается, это, наоборот, хорошо — в этом и есть красота жизни. Главное, не быть одному.

Вообще, моя главная борьба — с одиночеством, чтобы постоянно не переезжать от одних людей к другим. Можно даже круто жить всем вместе, чтобы сформировался такой кластер, причем нормально жить и в городе — не думаю, что путешествия тут что‑то сильно меняют. 

Когда видишь красивые пейзажи — какие‑нибудь невероятные скалы, обрывы, морских котиков, — это круто, но это не главное. Мне нравится сам процесс — ты как бы ходишь на работу смотреть красивые пейзажи, а потом возвращаешься к команде и думаешь: «Блин, какие ребята у меня классные».

История с одиночеством началась после съемок очень эмоционального фильма «Как стать мужчиной». Я ездил по России, проводил с героями по два‑три дня — сплошная беготня. Когда фильм формируется, ты долго не понимаешь, что делать вообще: я до декабря разгонялся, и я в таком аду был! Я приезжал после съемок домой, сидел там пару дней — это была Москва, зима, просто кошмар.

Я не знал, что там делаю, рвалось желание что‑то важное сделать, но я устал и не понимал, зачем вообще это всё снимаю. И тогда я снова взял билеты сюда, в Дахаб, и жил мыслью о поездке. И я приехал, встретил друзей — сразу прямо с сумками к кому‑то зашел в гости, и сразу резко отпустило, всё стало хорошо.

Выгорание возникает от желания в первую очередь сделать фильм, а не просто хорошо провести время. Постепенно после этого фильма (он тоже сделал из меня мужчину в каком‑то смысле) моя главная цель поменялась на то, чтобы хорошо себя чувствовать в течение съемок. 

Хочу перестать думать постоянно об этих странных фильмах — точнее, начать думать о них через людей, что ли. Сама эта деятельность мне очень нравится, просто не хочу, чтобы она брала верх над жизнью. Я понял, что упускал большой клочок жизни с людьми во время работы над фильмами. 

Я вот «Уолтера Митти» пересмотрел — там есть такой персонаж‑фотограф. Он то отправится в путешествие на корабле, то на вулкан фотографировать, то куда‑то еще, и постоянно один, такой одинокий всадник. Это точно не мой случай. Думаю, это в принципе очень сложный формат жизни, такое существует только в фильмах.

Забористый плен

Самое жесткое для меня — одиночество, но и есть и другие забористые истории — например, как мы с журналисткой Леной Срапян путешествовали по индейцам. Мы год жили на Амазонке — я говорю по‑испански, поэтому могу налаживать контакт.

Сначала мы отправились к племени яномами в Венесуэлу. Мы считали, что если там — ну не гражданская война, но максимальный кризис, можно как бы на халяву пожить. Там был тысячепроцентный уровень преступности, было очень стремно. 

Нам нужно было неделю плыть по реке, но оказалось, что нигде нет бензина из‑за проблем с поставками. Через пень‑колоду всё-таки поплыли — а в нашем пункте назначения нельзя было находиться иностранцам. 

И вот мы плывем, нет ни поселков, ничего, и иногда военные понтоны встречаются, причем нас нормально пропускают. И в одном месте военный спросил, понимаем ли мы, что дальше нельзя? Я сказал, что всё в порядке, я уточнял в мэрии, и он просто пожелал нам удачи. Странный военный был.

В итоге оказалось, что у индейцев проблемы с едой, массовый голод, и мы оказались заперты в поселке — я где‑то неделю не ел, еле уже ходил. Пришлось найти мужика, у которого был бензин, и он нас на лодке вывез в столицу региона — а это просто поселок из деревянных хижин, там 300 человек жителей.

Оттуда вертолетом развозят что‑то военное по погранпостам, и там живет какая‑то шушера из не пойми кого — там у них перепись такая смешная, написана просто от руки. И в этом поселке военные нас остановили, забрали на базу, вежливо поселили и не выпускали — пришлось месяц пытаться понять, как с ними договориться, чтобы нас отпустили и ничего плохого не сделали. 

Было эмоционально сложно каждый день просыпаться, идти в одно и то же место и уговаривать одного и того же полковника — просто глаза мозолить. Больше месяца мы пытались выехать, наконец получилось с помощью посольства России, нас на военном самолете вывезли. После этого мы поехали отметить мой день рождения на север Колумбии, в национальный парк, и провели там какое‑то время. 

У меня такое чувство пустоты было тогда — каждый день спишь до 11, просыпаешься, то‑се — вот и день прошел. Мы так посидели, надоело, поехали обратно к индейцам, но в другую сторону. Там уже полегче было — стало понятно, что нужна какая‑то активность, иначе помрешь.

Правильность бытия

Я не романтизирую свой образ жизни — просто отношусь к нему как есть. Я точно знаю, что он довольно прикольный, но моя главная фишка даже не в нем, а в идеологии. Дело не в том, что я вот тусуюсь с бедуинами, а другие нет; я хочу передать их философию, их идеи. Снимать бедуинов, чтобы снять бедуинов, мне в падлу.

Это скучно, будешь ходить неделю как дурак, только время потеряешь — лучше на кайте покататься. Другое дело — подумать: класс, как бы мне поэкспериментировать с фильмом, чтобы добавить пустоты? Как передать чувство, которое у меня появляется у бедуинов в поселке?

Свою миссию я вижу в том, чтобы учиться жить хорошо в таком смысле… Наверное, найти какое‑то внутреннее счастье, мир, покой и правильность бытия и пытаться транслировать это другим через фильмы. Я стараюсь передавать в основном эмоции — факты тоже, но они очень завязаны на эмоциональном состоянии. 

Ты скорее чувствуешь, что правильно — например, вот живет дядька классно: он в контакте с природой, путешествует с командой на яхте. Но он живет не просто прикольно, а правильно: делает что‑то важное. 

И оказывается, что можно классно жить, и правильное дело делать, и еще деньги за это получать. И это будет твоя работа, и ты будешь ей горд, и ей будет горд мир вокруг тебя — твоя семья и не только. Такой образ жизни я и пытаюсь вести — и максимально его транслировать.